думаю, это будет познавательно:
Общие хрестоматийные представления подразумевают миссионерство внешнее: человек едет в другие страны, к далеким народам и учит их вере. А сейчас мы видим некое внутреннее миссионерство: для своего народа и даже для православных. Сильно ли оно отличается от внешнего?
— Думаю, отличается и довольно существенно. Одно дело обращаться к человеку, ничего не знающему о христианстве: для него образ христианства создается словами миссионера, первого христианина, с которым он встретился. В его восприятии миссионер и церковь тождественны.
А у народа, который когда-то уже был христианским, есть определенный негативный бэкграунд. У миссионера в языческой стране есть информационная монополия: о своей вере говорит только он. В России о различных аспектах церковной веры, жизни и истории говорят далеко не только солидарные с Церковью люди. И говорят в том числе негативное. Этот негатив может быть порожден личным опытом или историческим, он может быть объективно фундирован или быть просто вкусовой аберрацией – но он есть.
Есть множество людей, у которых травматический опыт контакта с церковью. На каком-то личностном или, скажем, приходском уровне. И приходится начинать не с того, чтобы других призывать к покаянию, а с того, чтобы самому просить прощения за травмы, причиненными моими единоверцами… Приходится объяснять: то, что с вами произошло, не было следствием учения церкви, а скорее стало результатом пренебрежения церковным учением со стороны того или иного православного мирянина или даже священника.
Другая особенность противоположна: люди могут с позитивным для них брэндом «православие» связывать все, что им в эту минуту полюбилось. И тогда миссионеру приходится их разочаровывать. И пояснять, что идея «переселения душ» на самом деле Православием не является, а «православных экстрасенсов» и «церковных астрологов» не существует. А бывает, что кто-то убежден, что толстовство и христианство – это одно и то же.
Еще одна крайность – легковерие, неумение отличить истинно церковный голос. Ведь голос из церковной подворотни может совсем не означать голоса церкви. Но многие отождествляют эти голоса. Кто-то пугается их, кто-то, напротив, с восторгом (согласным или протестным) принимает их за учение любимой или ненавидимой им Церкви. И потом уже трудно объяснить, что это на самом деле суеверие или, в лучшем случае, местные приходские благочестивые привычки, но никак не учение церкви. Непросто отличить голос церкви от голоса-из-церкви. Также непросто – объяснять людям, что есть то, чему церковь учит, а есть то, что церковь в своих прихожанах только терпит.
