От Елховки до Женевы. (Продолжение. Начало в №№ 83, 87, 89 за 2012 год, №№ 2, 10, 16, 62, 68, 78, 95 за 2013 год, №№ 2, 5, 15 за 2014 год)
Соединенные Штаты Америки
Как сообщалось в последнем материале, в 1948 году герой нашего повествования вместе с другими советскими гражданами был вывезен из Колумбии в Соединенные Штаты Америки.
По прибытии в США в мае 1948 г. бывшие работники нашего посольства в Колумбии оказались на попечении советского представительства в ООН, я же как председатель Минвнешторга оказался на попечении Амторга – корпорации, существующей в США по законам этой страны.
Председатель Амторга И. А. Еремин мне сообщил, что он имеет указание из Москвы оставить меня на работе в Амторге, и, если я не возражаю, буду назначен на должность начальника отдела по торговле разными товарами номенклатуры В/О «Разноэкспорт», Международной книги и еще некоторых других всесоюзных объединений.
Мое пребывание в США совпало с началом и полным разгаром так называемой «холодной войны» и всего периода маккартизма. Все это имело большие последствия как на межгосударственные взаимоотношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, так и лично на мою судьбу.
В годы войны, в период администрации Рузвельта, деловая активность Амторга находилась на высоком уровне. Амторг имел деловые связи с богатейшими корпорациями США, чему способствовала аккуратная и точная платежеспособность советских торговых организаций. Американские фирмы ожидали, что в послевоенное время торговля с советскими торгующими организациями будет расширяться. Так в первые два послевоенные года и было в действительности.
Амторг заключал значительные сделки на поставку в Советский Союз нужного оборудования для нашей разрушенной индустрии на условиях скользящих цен, т. е. таких цен, которые сложатся в послевоенное время.
Моя деятельность в Амторге продолжалась более или менее успешно, особых срывов в работе не было, но также и не было успехов, которыми бы можно было отличиться.
«Холодная война» и маккартизм все больше и больше способствовали свертыванию нашей торговой деятельности. В дополнение к ограничениям правительственного характера начался бойкот разгрузки судов, прибывающих в порты США с советскими товарами, под надуманным предлогом: они изготовлены с применением «рабского труда», а проданы по демпинговым ценам.
Даже наша пушнина, наш сибирский соболь, традиционно пользующиеся спросом модниц и женщин «высшего света» Америки, подвергались дискриминации. Ввоз советской норки в угоду нашим американским конкурентам был запрещен. В результате всего этого традиционные пушные аукционы прекратили свою деятельность в США и переместились в столицы европейских стран, в первую очередь, в Лондон.
В прессе стали появляться провокационные статьи в отношении Амторга, изображая его деятельность как шпионскую. Стали раздаваться голоса с требованием регистрации Амторга по закону 1939 года, принятому в борьбе с фирмами фашистской Германии, как агента «иностранного принципала».
И, наконец, как завершающая фаза ухудшения положения Амторга, произошел арест его руководящего персонала и заключение в тюрьму. Это произошло в сентябре 1949 г.
Наши протесты и доводы ни к чему не привели, и нас по существу с применением силы арестовали, надели наручники и в автомашинах в окружении представителей власти привезли в суд, после чего посадили в тюрьму, равную нашему пониманию тюрьме предварительного заключения. В суде от нас потребовали произнести какую-то клятву, теперь уже не помню, в чем она заключалась, положа руку на библию.
Из зала суда в тюрьму мы все были доставлены в наручниках (кандалах) в связке попарно. Самое гнусное в этом деле было то, что все это происходило при большом скоплении фото- и др. корреспондентов, при многочисленных блицвспышках, а на следующий день в газетах появились эти снимки при самых неблагоприятных для нас позах.
В тюрьме все мы были переодеты в арестантскую одежду, не новую, а бывшую в употреблении, но достаточно чистую, и я бы сказал, в меру приличную. Отведена была для нас отдельная, довольно просторная, вероятно, размером 20 – 25 кв. м, камера с пятью металлическими кроватями, застеленными в нашем понимании солдатскими одеялами.
Что из себя представляла американская тюрьма? Это было многоэтажное серое здание. Этаж, на котором была размещена наша камера, представлял из себя обширный зал, поделенный на камеры-клетки, точно такие, как мы привыкли видеть в наших зверинцах или цирковом представлении.
Камеры отделены друг от друга солидной решеткой, поставленной вертикально и в некотором отдалении от окон. Посредине зала – коридор для надзирателей, перед глазами которых видны все заключенные в камерах. Двери камер также из решеток и закрыты на замки, ключи от которых находились у дежурного надзирателя. Туалет - отдельно от камер, «параш» в камерах не было.
Прогулки совершались, кажется, два раза в сутки в боковом отсеке или на крыше тюрьмы, стенки которых отделялись также решеткой.
В один из дней нашего заключения администрация тюрьмы решила с нас снять отпечатки пальцев, и мы не знали, что делать в связи с этим. Представитель Советского посольства И. И. Ипполитов предложил нам подчиниться тюремным властям.
Мы выполнили все требования американских властей, и судебное разбирательство было передано на рассмотрение уголовного суда штата Колумбия в Вашингтон.
Суд состоялся в Вашингтоне 9 ноября 1949 г. Все мы были признаны виновными и приговорены к тюремному заключению сроком на шесть лет, но действия постановления судья немедленно приостановил, и мы были освобождены от судебного преследования.
В ближайшие шесть месяцев все участники судебного процесса, кроме меня, как менее уязвимого, видимо, были отозваны из США. Мне же пришлось прожить в Нью-Йорке после процесса еще около двух лет и пережить все невзгоды все более и более ужесточающихся условий «холодной войны» и маккартизма.
За период трехлетнего пребывания в США я насмотрелся на очень многое, и многое из которого, к моему счастью, не повторилось.
За период пребывания в США мне представилось немало возможностей встречаться с интересными людьми, а иногда и просто с умными собеседниками, которые проявляли большой интерес к жизни в Советском Союзе. Я никогда не старался заниматься приукрашением нашей жизни, но достоинства и преимущества перед американским образом жизни старался показать достаточно рельефно, а, главное, убедительно.
Закончу воспоминания последним эпизодом. В 1950 году на одном из приемов в нашем посольстве в Вашингтоне меня познакомили с человеком, предварительно не поставив в известность, с кем знакомят. Он отрекомендовался сам на хорошем русском языке – Федор Семенович Козловский. На мой вопрос, не является ли он братом известного в Советском Союзе народного артиста СССР Ивана Семеновича Козловского, он ответил утвердительно.
Федор Семенович мне сообщил, что он в свое время эмигрировал из СССР, при каких обстоятельствах, теперь уже не помню; что он также поет, как и его брат, но не обладает таким хорошим голосом, как Ванюша (его выражение); что он руководит русским хором при православной русской церкви (где, не помню); что он в душе остался русским человеком и в семье ведется разговор только по-русски.
В начале апреля 1951 г. я покинул США пароходом в Швецию и Финляндию через Ленинград в Москву. В Москве я отчитался перед всеми службами Минвнешторга. Отчет мой был принят без каких-либо замечаний как по делам службы, так и по моему поведению в США.
Был предоставлен отпуск на один месяц, хотя я имел право на несколько месяцев, была предоставлена путевка в один из санаториев Крыма. Что же касается моего трудоустройства, то его отложили до возвращения из отпуска.
В. П. РЕБРОВ.